Очерки и рассказы (1862-1866 гг.) - Страница 35

К оглавлению

— Ты зачем? — испугавшись встречи с Николаем, спросил Петр.

— Да так…

— Как так? Ты куда идешь?

— Да просто так, гуляю…

— Ты здесь хочешь ходить?

— И здесь буду и вообще где придется…

— Ты, брат, пожалуста, отсюда иди…

— Это почему? вот странно…

— Вовсе не странно… А просто… Я понимаю, зачем ты хочешь тут гулять, так я тебя считаю нужным предупредить, что это напрасно…

— Что такое?

— Вот те что такое… Тут уж дело сделано…

— Да мне-то что?

— Ну и ступай… Дай мне, пожалуста, хоть раз свободно вздохнуть. Как будто тебе нет другого места; вон на Дворянской — Оглашенова, тоже вдова, Трубина, Плешавины девицы, — мало ли… Ходи там, а здесь предоставь дело делать мне одному.

— Сделай милость, сколько угодно…

— Я сам начал, сам кончу, тем более, что дело на ходу… Пойди, ради бога, отсюда.

— Зачем я пойду?

Петр несколько времени молча смотрит на брата и громовым голосом произносит:

— Так ты решительно не пойдешь?..

— Я буду здесь гулять, тебе какое дело?

— Но если я тебя прра-ашу?

— Я тебе не мешаю… Ты гуляешь, и я гуляю…

— Так позволь тебе сказать, что ты — подлец.

— Ты сам подлец…

Петр делает крутой поворот на каблуках и исчезает за угол.

— Это так не кончится! — кричит он, высовывая из-за угла голову и кулак. — Я тебе покажу… Мы с тобой встретимся еще раз, только не так.

— Ладно! — произносит Николай и чувствует, что теперь почва под ним тверда. В той же позе и с теми же приемами он начинает лавировать мимо окон Зайкиной; закачалась и поднялась стора, какая-то женская фигура показалась в окне. Николай пошел еще медленнее, еще пристальнее вглядывался в физиономию купчихи и наконец сделал ручкой.

— Милостивый государь! — раздалось сзади его, и вслед за тем кто-то кашлянул. Николай обернулся: перед ним стоял офицер с нафабренными усами, с остатками пудры и искусственного тусклого румянца на щеках.

— Что вам угодно?

— Сколько я мог заметить, вы изволите рассчитывать на успех в этом деле?.. так я считаю нужным предупредить вас, что это напрасно…

— Как?

— Так-с… Здесь дело уже сделано, и вы будете только мешать… Поэтому настоятельно прошу вас удалиться отсюда.

— Вот прекрасно! Если я хочу здесь ходить, — кто мне запретит?..

— Я-с! вот кто!

— Это каким образом?

— А таким образом, что сию минуту с будочниками отправлю вас… Извольте идти… Мало вам места на Дворянской: Оглашенова, Плешавины, Трубина… Отправляйтесь туда.

— Однако вы не кричите… — отступая, говорил обиженный Николай.

— Нечего тут рассуждать… Если хотите, мы встретимся где-нибудь еще, но отсюда рекомендую удалиться сейчас же. Слышите?..

— Чорт вас возьми, — поворачивая за угол, шопотом говорил Николай, желая отделаться от офицера, напиравшего на него грудью…

— То-то, с богом! — заключил офицер, смело ступая на завоеванную дорогу.

Николай повернул за угол, встретил целую толпу разных франтов, таких же, как и он, с такими же приемами и осанкой, которые, испугавшись грозного офицера, дерзости которого они слышали, воротились с места свидания, куда направлялись они, рассчитывая на ту же Зайкину, — ив раздумье шли, кто по тротуару, кто посредине улицы. Все они шли, казалось, куда-то в разные стороны; но на углу Дворянской улицы встретились снова; вследствие этого снова слышались разного рода объяснения: "если вы желаете интриговать Оглашенову, то это напрасно", или: "предупреждаю вас, что Плешавины положительно недоступны, кроме меня… Что делать, а поэтому — не все ли вам равно отправиться ходить в Горшковом переулке — против Резановой?", или: "вы, кажется, хотите… так не беспокойтесь, — они уехали в деревню", и проч. и проч.

Когда Николай появился на углу Дворянской улицы, то увидел, что против окон Оглашеновой — медленной поступью скитается брат Петр… Он видел, как к Петру подошел какой-то франт, как между ними произошел какой-то разговор, начавшийся со стороны подошедшего вежливым поклоном и легким приподнятием шляпы и кончившийся потрясанием кулака в воздухе… Все это видел Николай и не пошел дальше, предпочитая воротиться домой и предвосхитить, по крайней мере, ужин. — Вследствие этого предвосхищения вечером, по возвращении Петра, между нашими аристократами происходит такой разговор.

— Ты опять все щи сожрал? — говорит Петр, стоя с пустым горшком в руках перед Николаем, который закутался с головой в одеяло.

Молчание.

— Я спрашиваю тебя: ты сожрал щи?..

— Что ты орешь? — кричит что есть мочи Николай, высовывая голову.

— Ты щи сожрал?

— Чорт тебя задери совсем со щами.

— Ска-атина, брат, ты…

— Сам ты животное.

— Мужик!

— Лакей!..

— Поговори… Поговори, любезный… Я те покажу… — И проч. и проч.

Таким образом, молодые Бабковы все были обречены на вековечное скитание. Оля через полгода попала куда-то в компаньонки: с ней ездили в ряды, поручая подержать покупки, ей поверялись тайны сердца, потому что она, как специалистка по этой части, могла давать самые рассудительные советы.

— Душечка, Оленька, скажите мне, ради бога, отвечать ли мне Аркадию…

— Он писал вам?

— Три письма.

— Отвечайте.

— Что вы говорите?

— Отвечайте… Непременно… Но два, три слова… Даже лучше всего будет, если вы напишете просто: "Что вы хотите от меня? Я вас не понимаю…"

— В самом деле?

— Уверяю вас… Только сделайте вид, что вы не понимаете его искательств…

— Да-да-да. Непременно… Ах, как мне вас благодарить… — и т. д.